Другой пояснил:

— Нам было приказано. Этих людей разыскивают за устройство бунта.

Отец Леопольдо заглянул внутрь сквозь разбитое ветровое стекло. Увидев пассажира, он воскликнул:

— Но это же священник! — И через мгновение: — Монсеньор!

— Да, — возмущенно подтвердил незнакомец, — монсеньор… и если бы монсеньер не остановился по нужде, мы бы уже находились в безопасности у вас в монастыре.

Жандармам наконец удалось открыть дверцу со стороны пассажира.

— Он живой, — сказал один из них.

— Нет — по вашей милости.

— Вы оба арестованы. Садитесь в джип, а мы сейчас вытащим вашего дружка.

Тут двери церкви распахнулись, и к ним вышел профессор Пилбим.

Отец Леопольдо сказал:

— Они оба ранены. Вы не можете в таком виде их забрать.

— Их разыскивают за устройство бунта и кражу денег.

— Какая ерунда! Этот человек в машине — монсеньор. А монсеньоры не крадут денег. Как зовут вашего друга? — спросил отец Леопольдо у незнакомца.

— Монсеньор Кихот.

— Кихот?! Такого не может быть, — заметил профессор Пилбим.

— Монсеньор Кихот из Эль-Тобосо. Отпрыск самого великого Дон Кихота.

— У Дон Кихота не было отпрысков. Откуда им взяться? Это же вымышленная фигура.

— Вот опять, профессор, факты и вымысел. Видите, как трудно их разграничить, — заметил отец Леопольдо.

Жандармам тем временем удалось вытащить отца Кихота из разбитой машины, и они положили его на землю. Он пытался что-то сказать. Незнакомец нагнулся к нему.

— Если он умрет, — сказал он жандармам, — ей-богу, уж я заставлю вас за это заплатить.

Один из жандармов смутился, а другой резко спросил:

— Ваша фамилия?

— Санкас, Энрике, но монсеньор, — и он так прокатил "р", точно выбивал дробь на барабане, — предпочитает звать меня Санчо.

— Профессия?

— Я бывший мэр Эль-Тобосо.

— Ваши документы.

— Можете их посмотреть, если найдете среди обломков.

— Сеньор Санкас, — обратился к нему отец Леопольдо, — вы не можете разобрать, что пытается сказать монсеньор?

— Он спрашивает, не пострадал ли «Росинант».

— «Росинант»? — воскликнул профессор Пилбим. — Но ведь так звали лошадь!

— А он имеет в виду машину. Я не смею сказать ему правду. Это может оказаться для него слишком тяжелым ударом.

— Профессор, не позвоните ли вы в Оренсе и не попросите ли прислать врача? Отец Франсиско знает номер.

Угрюмый жандарм сказал:

— Насчет доктора мы сами позаботимся. Мы их везем в Оренсе.

— В таком состоянии вы их не повезете. Я это запрещаю.

— Мы пришлем за ним «скорую помощь».

— Можете, если угодно, присылать вашу «скорую помощь», но ей придется долго ждать: эти двое останутся здесь, в монастыре, до тех пор, пока врач не разрешит им уехать. Я поговорю с епископом в Оренсе, и, уверен, он кое-что скажет вашему командиру. И не смейте наставлять на меня вашу пушку.

— Мы поедем и обо всем доложим, — заявил другой жандарм.

Тут вернулся профессор Пилбим с каким-то монахом. Они несли матрас. Профессор сказал:

— Отец Франсиско сейчас звонит. А это мы принесли вместо носилок.

Отца Кихота с трудом переложили на матрас, и они вчетвером внесли его в церковь и пошли с ним по нефу. Он что-то бормотал — возможно, молитвы, а возможно, и проклятья. Когда они свернули перед алтарем к лестнице, он попытался перекреститься, но так и не сумел завершить крестное знамение. Он снова лишился чувств. Лестница оказалась для носильщиков серьезным испытанием, и наверху они вынуждены были остановиться, чтобы передохнуть.

Профессор Пилбим сказал:

— Кихот — это не испанская фамилия. Сам Сервантес сказал, что подлинное имя его героя скорее всего было Кехана и что жил он не в Эль-Тобосо.

Мэр сказал:

— Так и монсеньор Кихот родился не там.

— А где же он родился?

Мэр процитировал:

— «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать» [Сервантес, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», ч.1, гл.1, пер. Н.Любимова].

— Но вся эта история нелепа. А Росинант…

Отец Леопольдо сказал:

— Давайте сначала осторожно положим его на кровать в третьей комнате для гостей, а потом будем обсуждать сложное различие между фактом и вымыслом.

Тут отец Кихот открыл глаза.

— Где я? — спросил он. — Мне казалось… мне казалось… я был в церкви.

— Вы и были там, монсеньор. В Осерской церкви. А сейчас мы несем вас в комнату для гостей, где вы сможете поспать на удобной кровати, пока не приедет доктор.

— Опять доктор! О, господи, господи, неужели у меня так плохо со здоровьем?..

— Немножко отдохнете — и снова станете прежним.

— Я подумал… в церкви… а потом была лестница… я подумал, если бы мне только отслужить мессу…

— Возможно… завтра… когда вы отдохнете.

— Слишком давно я не служил мессы. Болел… странствовал…

— Не волнуйтесь, монсеньор. Может быть, завтра.

Они благополучно донесли его до отведенной ему комнаты, а вскоре приехал доктор из Оренсе и сказал им, что, по его мнению, у отца Кихота нет ничего серьезного — Шок и небольшая рана на голове от разбившегося ветрового стекла. Конечно, в его возрасте… Завтра, сказал доктор, он обследует его более тщательно. Возможно, потребуется рентген. А пока больному необходим покой. Куда больших забот требовал мэр — больших во многих отношениях, ибо когда доктор покончил с ним (а ему было наложено более полудюжины швов), из Оренсе позвонил начальник жандармов. Жандармы позвонили в Ламанчу и навели справки об отце Кихоте — тамошний епископ сказал им, что это действительно монсеньор (произведенный в сан Святым Отцом по какому-то недоразумению), но он психически не вполне здоров и не отвечает за свои поступки. Что же до его спутника — тут дело обстоит иначе. Он действительно был мэром Эль-Тобосо, но на последних выборах потерпел поражение, к тому же он — отъявленный коммунист.

По счастью, у телефона оказался отец Леопольдо. Он сказал:

— Нас в Осере не интересуют политические взгляды. Он пробудет здесь до тех пор, пока не выздоровеет и не сможет двинуться в путь.

Доктор дал отцу Кихоту успокаивающее. Он заснул глубоким сном и проснулся только в час ночи. А проснувшись, никак не мог понять, где находится. Он позвал: «Тереса!» — но ответа не последовало. Откуда-то доносились голоса — мужские голоса, и ему пришла в голову мысль, что это отец Эррера и епископ беседуют о нем в гостиной. Он вылез из постели, но ноги не держали его; тогда он снова опустился на кровать и на этот раз уже более настойчиво позвал Тересу.

Вошел мэр и следом за ним — отец Леопольдо. Профессор Пилбим остался стоять в дверях.

— У вас что-нибудь болит, монсеньор? — осведомился отец Леопольдо.

— Пожалуйста, не зовите меня монсеньером, доктор Гальван. Я ведь не имею теперь права даже служить мессу. Епископ запретил. Он бы с удовольствием даже сжег мои книги.

— Какие книги?

— Мои любимые. Святого Франциска Сальского, святого Августина, сеньориту Мартен из Лизье. Боюсь, он не оставит мне даже апостола Иоанна. — Он поднес руку к забинтованной голове. — Я рад, что вернулся в Эль-Тобосо. Но, может быть, как раз в эту минуту на улице отец Эррера сжигает мои книги.

— Не волнуйтесь. Через день-другой… отче… вы снова почувствуете себя самим собою. А сейчас вам нужен покой.

— Это трудно — лежать в покое, доктор. Столько всего в моей голове просится наружу. Вы во всем белом… вы не собираетесь меня резать?

— Конечно, нет, — заверил его отец Леопольдо, — только дадим вам еще одну таблетку, чтобы вы спали.

— Как, Санчо, это вы? Рад вас видеть. Вы, значит, сумели добраться домой. А как «Росинант»?

— Очень устал. Отдыхает сейчас в гараже.

— Какие мы с ним оба старые. Я вот тоже устал.

Он без возражений проглотил таблетку и почти тотчас заснул.

— Я посижу в ним, — сказал Санчо.

— А я побуду с вами. Я не смогу заснуть после всех этих волнений, — сказал отец Леопольдо.